— Это гостиная, — не обижаясь, уточнила Элюня, поскольку квартира её тоже очень волновала. — В той комнате у меня будет мастерская, а в последней — спальня. Гостиную я обставлю по-своему, места достаточно, видишь? Так вот… хотя нет, ещё подумаю. Ведь я работаю не в учреждении, а дома, придётся вести деловые переговоры… Хотя их можно вести и в мастерской, не в кухне же? А здесь я намерена выделить место для устройства столовой, глупо есть только в кухне. Как только получу деньги, куплю что требуется, недолго осталось ждать, скоро должна получить за уже сделанную работу. А что? Так тебе не нравится?
Казику нравилось решительно все, и прежде всего сама Элюня.
— Ну что ты, говорю же — просто великолепно! Только вот из того, что ты рассказала, места для меня не предусмотрено… Нет-нет, не слушай, глупости говорю, не ты должна предусматривать место для меня, это я должен был позаботиться о нас обоих. Элюня, коханая, послушай, признаюсь тебе… Я не бедняк, но все ещё никак не соберу достаточно средств… до сих пор все как-то пренебрегал жилплощадью, как-то не думал о необходимости… Кретин, скотина безмозглая.
— Минутку, — сказала сбитая с толку девушка. — Ты о чем?
— О тебе, любимая. О тебе и твоей работе. Это я обязан создать тебе условия, создать так называемый дом, в котором тебе будет удобно и приятно жить. А ты позаботишься об эстетике, это по твоей части. Так о чем ты начала говорить?
Теперь Элюня растерялась окончательно и не знала, что сказать. Самостоятельная жизнь ей нравилась до чрезвычайности, и она пока не собиралась менять её ни на какую другую.
— Я начала совсем о другом, — неуверенно произнесла девушка, — не о доме вовсе. Это ты свернул разговор на жилплощадь. А я хотела сказать о недоразумениях с тем типом, что мне по телефону угрожал. И ещё у меня была полиция. И ещё я собиралась с тобой посоветоваться.
Тут уж Казик осознал, что ему говорят, и весь превратился в слух. Элюня рассказывала, а Казик все больше мрачнел.
— И ты с ними должна опять встретиться?
— Да, вместе отправимся на скачки в субботу.
— И обо мне им сказала?
— Ну да, комиссар хотел убедиться, что в это время я действительно была на ипподроме.
— Назвала мою фамилию и адрес?
— Только фамилию, адреса они не спрашивали. Послушай, как ты думаешь, в чем здесь дело?
Казик долго молчал. Элюня терпеливо ждала.
— Сдаётся мне, речь идёт о каком-то мошенничестве, — наконец сказал парень. — Тот, кто тебя обзывал по телефону, потерял деньги и пытался уговорить тебя, чтобы ты посоветовала своему начальству их вернуть, ты отказалась, вот он и обратился в полицию.
— А я тут при чем? — обиделась Элюня. — Я никак не замешана.
— Твой паспорт замешан. Пожалуйста, вспомни, могли его у тебя украсть? Где и когда?
Элюня послушно стала вспоминать. Паспорт она носила в косметичке, косметичка всегда находилась в её сумочке, на самом дне. В каких местах сумка оставалась без присмотра?
— На телевидении, — подумав, вспомнила девушка. — Два раза я там была. Записывали мою рекламу, я наблюдала за записью, а сумку оставила в другой комнате. И ещё в редакциях журналов, я была за эти месяцы в нескольких, надо посмотреть в календарике, в каких именно. Переговоры обычно длятся долго, иногда проверяем на компьютере, как получилась реклама, бывает, что сумку оставляю у секретарши… Нет, не помню. Ты думаешь, кто-то специально на мой паспорт нацелился?
— Думаю, просто воспользовался случаем.
— А зачем это кому-то?
— Холера его знает. Паспорта может использовать всякая сволочь. Сама видишь, тебя в чем-то подозревают, значит, воспользовались твоим паспортом. Погоди-ка! Из того, что я понял, данная сволочь сделала своё чёрное дело как раз в среду, в то время, когда мы были на скачках. Значит, полиция вцепится в меня. Ты смогла бы обойтись другими свидетелями?
Какая— то маленькая часть Элюниного сознания удивилась, однако думать надо было о вещах поважнее.
— Могу, конечно. Там было полно свидетелей, да ты и сам знаешь.
— Вот их и назови. Любимая, мне сейчас жутко некстати общаться с полицией, если в твоих силах, не включай меня в данное мероприятие. Помнишь, я тебе говорил о своём отношении к роли свидетеля…
Последовательная и прямо-таки страстная неприязнь Казика к законности не вызвала у простодушной Элюни никаких подозрений, она просто приняла её к сведению.
В субботу Казик не мог сопровождать Элюню на ипподром, она отправилась одна. Комиссар полиции, Эдик Бежан, оказался весьма симпатичным при общении в неофициальной обстановке, не стал цепляться за Казика, обошёлся другими свидетелями. И вообще явился пунктуально, в директорскую ложу проник без помощи Элюни — полиция как-никак. И пан Юрек, и кассирша, и буфетчица, даже две буфетчицы охотно подтвердили присутствие Элюни в последнюю среду сезона в директорской ложе ипподрома. Пан Юрек даже конфиденциально признался полиции в том, что сделал ставку на выбранных Элюней лошадок и выиграл.
Последние сомнения Эдика Бежана развеялись. А поскольку он оказался на ипподроме первый раз, то подчинился нажиму завсегдатаев скачек, и прежде всего недавней подозреваемой, сделал ставку и выиграл больше ста злотых, что его настроило ещё положительнее по отношению к этой самой подозреваемой. Полицейский тоже человек.
— Что ж, порядок! — заявил он под конец скачек. — У пани есть алиби. Пани является жертвой, а не преступником. В случае чего прошу информировать нас.
И хотя Элюня не имела ни малейшего представления о том, жертвой чего именно стала и о чем следует информировать полицию, послушно согласилась. Тем более что в данную минуту все её помыслы занимал последний заезд, в котором она по наитию сделала ставку на совершенного фукса, проигнорировав фаворитов. Оказалось — угадала, огребла кучу денег, открывших вполне реальные перспективы меблировки всей квартиры.
И ещё она, как и обещала, показала пальцем того самого горького пьяницу, у которого кореш вытащил паспорт. Горький пьяница действительно оказался журналистом и был трезв как стёклышко. Насколько все это пригодится полиции, Элюня не знала, да и, откровенно говоря, не особенно интересовалась…
* * *
— Так вот, проше пани, — говорила Элюне одна из постоянных посетительниц ипподрома, в остальном же нормальная работающая женщина средних лет, — я лично знала одного из завсегдатаев, который вынес с беговой дорожки трехкомнатную кооперативную квартиру, приличную дачку, машину и ещё кое-какие мелочи. — В голосе дамы прозвучала непонятная претензия, но она мужественно закончила:
— Так что, кто знает, может, и пани повезёт. Вы под каким знаком родились?
— Козерог я, — ответила Элюня.
— Что ж, Козерог сойдёт, если вам удастся сохранить хладнокровие и не потерять голову. А в казино вы тоже бываете?
— Казино? — удивилась Элюня. — В каком казино?
— Да все равно в каком. В Мариотте. В Гранд-отеле, Виктории, во Дворце культуры.
— Да нет, ни разу в жизни не была.
— Вы что, милочка, совсем не соображаете? Ох, простите, я не хотела вас обидеть, но ведь это напрашивается само собой. Вам, при вашем везении, сам бог велел. Ну и что работа, я тоже работаю, вот и надо для отдохновения…
Высказывание дамы средних лет, которая при известной натяжке годилась Элюне в матери, сделало своё дело. Впрочем, родная мать Элюни не сказала бы такого ни за какие сокровища мира. А вот бабушка… Молодость бабушки прошла бурно, и, кажется, с Монте-Карло она была знакома не понаслышке… Мама всячески старалась изолировать дочь от бабушки, опасаясь, видимо, дурного влияния, деморализации или чего-то в этом роде. И похоже, опасалась не напрасно. В Элюне неожиданно заговорили гены, сердце ёкнуло, и девушка вдруг решила приобщиться ещё к одному виду азарта.
Пока же занялась конкретными, будничными, но неотложными делами. Выправила новый паспорт, докупила ещё кое-что из предметов меблировки и сочла, что на какое-то время её квартира обставлена достаточно. Элюня не могла пожаловаться на безработицу, её рекламы пользовались неизменным успехом, приносили заказчикам ощутимую прибыль, от которой Элюня получала свой процент. Под воздействием практичного Казика она научилась заключать выгодные для себя договора, тем более что её имя приобрело известность в рекламном бизнесе. Поступили деньги и на счёт в банке, Элюня поменяла старенький фольксваген на новую тойоту и почувствовала, что жизнь прекрасна и удивительна.
Скачки на ипподроме закончились с наступлением зимы, чего-то явно не хватало, и девушка принялась подумывать о новых развлечениях. Возможно, она сразу бы пустилась во все тяжкие, если бы не суматоха с чередой зимних праздников. Предаваться разгулу просто не было времени. Рождество и Новый год с их заботами и хлопотами, беготнёй по магазинам в поисках подарков — наконец-то можно было позволить купить родным под ёлочку то, что хотелось, невзирая на цену, — все это поглотило Элюню с головой. Рождественские праздники она провела у родителей, Новый год встречала на балу в отеле Виктория с Казиком. В отличие от Павлика, Казимежа не смущали расходы. Элюне поневоле пришлось сравнить этих двух столь разных мужчин, и сравнение оказалось не в пользу бывшего мужа. Элюня так и не смогла вспомнить ни одного от души проведённого праздника за три года супружества. Павлик проявлял чудеса дипломатии, чтобы увильнуть от них. В Сочельник у него из года в год проявлялись то простуда, то пищевое отравление, на худой конец — страшная головная боль, так что они никогда никуда не ходили. Казик, напротив, развлечения любил, и скупость никак не входила в число его недостатков. Ясное дело, на роскошный бал в роскошном отеле Элюня должна была явиться в новом платье, новых туфельках, с потрясающей причёской, короче говоря, богиней…